Евгения Добровольская, актриса: «На нас, женщин, сколько повесят, столько мы и потащим»

Актрису Евгению Добровольскую называют королевой Марго российского экрана. Между прочим, в свое время на эту роль претендовали многие – и Вера Сотникова, и Ольга Дроздова. «Причем они были уверены в себе, они-то красавицы, а я же крокодил», – вспоминает Добровольская. Из-за того, что она почти всегда без макияжа, ее не узнают в магазинах и на улицах. Однажды Евгению остановил сотрудник ГИБДД и задумался, мол, лицо знакомое. Когда она заявила ему, что она артистка, полицейский не поверил, подумал, что просто уже останавливал ее не так давно.

– Евгения, значит, в обычной жизни люди узнают актрису Добровольскую не сразу?

– Не сразу и не все. Но некоторые узнают. Я вообще долгое время была актрисой, известной только в узких кругах, потому что снималась в авторском кино. Театральные критики меня не жалуют, поэтому, несмотря на все мои роли в театре, оценки моего театрального творчества как такового нет. На мой взгляд, сегодня вообще мало театральных артистов. Люди ходят на концерты, люди не ходят переживать. Они не хотят затрачиваться на сложные произведения Толстого, Достоевского… Не хотят ничего, чтобы бередило их души, не хотят думать и расти. Все смотрят исключительно комедии.

– А с чего начиналась карьера актрисы Добровольской?

– С мытья полов. После того, как я не поступила ни в Москве, ни в Питере, я пошла мыть полы в театр Моссовета. То есть я не мыла, а пылесосила сцену, на которой играли в то время Раневская и Плятт. Я смотрела все их спектакли. Это было что-то невероятное!

– Вспоминается ли студенческая жизнь?

– Нет. У меня было табу не влюбляться, мои девизом было «работать, работать и еще раз работать». Я знала, что может последовать за студенческим разгулом. В нашей группе было 28 человек, а состоялось только два. Два! Все остальные, которые занимались любовью, гуляли по Москве и думали о том, что они переживают прекрасную студенческую пору, остались за бортом.

– Евгения, извините, но ваша беременность на последнем курсе говорит о том, что вы не настолько уж зациклены на работе, на профессии!

– Да, на последнем курсе я забеременела. Но мне сразу предложили работу во МХАТе, я сыграла там много хороших ролей. Я заменяла всех, кто заболевал и не мог играть. В кино я стала сниматься в 17 лет, в театре работать – в 13.

– У многих актрис, особенно старшего поколения, даже выбор стоял: роль или ребенок…

– Я из другого поколения, и у меня такого выбора не было. Может быть, потому, что я очень хорошо знаю поколения предыдущие. И часто жизнь бездетных актрис заканчивается абсолютным одиночеством, сумасшедшим домом, рюмкой и даже самоубийством. Это потому, что ты не нужна ни в театре, ни мужу. Такие истории происходили на моих глазах. Есть, конечно, и исключения, но в основном это глубоко несчастные женщины.

– Тяжело совмещать работу актрисы и семью?

– Нормально. Это же жизнь, никуда не денешься, на нас, женщин, сколько повесили, столько мы и потащим. Муж может повернуться и уйти, а мы будем ходить за всеми бабушками, всеми свекровями, которых он оставил нам, потому что у него другая жизнь началась… Можно сказать, что сегодня у меня двое детей, поскольку старшие сыновья уже живут самостоятельной жизнью. Мне остается только переживать за них. И у меня два маленьких. А с двумя у нас примерно полстраны справляется.

– Тем не менее как делите материнскую любовь на четверых?

– Нормально. Меня на всех хватает, иначе ведь быть не может. Если говорить о более раннем времени, то на самого старшего меня было меньше всего, потому что я родила его еще в институте, мне надо было устраиваться в театр, как-то самоутверждаться. Было много съемок, я поменяла несколько театров… Конечно, он был брошен, был на пятидневке в детском саду, выходные проводил с бабушкой. Можно сказать, что на постоянное жительство с собой я взяла его уже в возрасте пяти лет, когда на свет появился Коля.

– Чем сегодня занимаются ваши сыновья?

– Степан работает в офисе от звонка и до звонка. Я не понимаю этого. А он не понимает, как я живу. И абсолютно не принимает мой образ жизни, но уважает. Он окончил Институт им. Плеханова и занимается финансами. В актеры ему не хотелось идти никогда в жизни. А вот у Коли гены больше театральные. Там дедушка великий, и прадедушка, и папа великий, и мама не последняя. Но он не любит театр, он с детства любит кино. Он и английский язык выучил по кинофильмам. А еще он любит музыку и пишет сценарии. Ян учится в музыкальной школе по классу фортепиано. Мы пытаемся его убедить, что ему это нужно. Ему 10, но он прекрасный еще пока. Анастасия – тоже прелесть.

Вообще, знаете, дети прекрасны только тогда, когда они совсем маленькие, когда ты о них заботишься, жертвуешь ради них всем, и они тебе не возражают, не хамят, не грубят, не требуют машины, дачи, деньги. Надо любить, молиться и оберегать детей, а жертвовать всем бессмысленно: они проживают свою жизнь. Воспитывая детей, можно надеяться только на то, что они своих детей так же будут любить, как ты любил их.

– Безусловно, детей надо любить. А мужа?

– Знаете, ребенок – это твое родное, а муж – человек посторонний, человек чужой. У Гришковца есть замечательная пьеса, называется «Город». Там есть слова: «Муж не родственник. Ну, не родственник». Посторонний, чужой человек.

– Неужели все ваши мужья были вам посторонними людьми?

– Да. С рождением ребенка все становится на места, ребенок перекрывает все. И мне кажется, что я для ребенка делаю намного больше, чем тот человек, который является отцом.

– Евгения, вернемся-таки к теме детства. Вы себя маленькой помните? Вы были прекрасны?

– Я себя в детстве помню плохо, но помню, что меня родители тоже вечно куда-нибудь «сплавляли». Например, на все лето отдавали в детский сад. А я подолгу сидела в саду на заборе и ждала, пока придет сестра и принесет мне гостинцы от родителей – конфеты, печенье…

– Ваша сестра не актриса?

– Нет, она закончила МИХМ – Московский институт химического машиностроения. Там же учились в свое время и наши родители. То есть все мои родственники – люди серьезные, и профессии у них тоже серьезные. Я помню, что сестра подолгу и часто сидела за кульманом. Она, в свою очередь, недоумевала, почему я-то все время книги читаю. Мама у меня тоже далека от театра и моей работы никогда не понимала, она дергала плечами и фыркала, мол, что это у тебя за работа такая – «вечером покривлялась, а потом весь следующий день спишь»! Таким отношением она обижала меня не раз. Бывает, звонит, спрашивает, где я. Я говорю: «Мам, у меня уже вторые звонки…» Она: «Опять она не дома!» Я говорю: «Мам, у меня «Чайка!» Она: «Опять она не дома!»

– Евгения, а вы как считаете, на кого из родителей вы больше похожи?

– Мне кажется, на маму. Хотя вот она говорила, что в детстве была такой стеснительной, что порой даже к доске выйти стеснялась.

– Как вас воспитывали?

– Я всегда была предоставлена самой себе, родители работали с утра до ночи. Папа в семь утра выходил из дома, мама – в восемь. Они вечно забирали меня из сада последнюю. Случалось и такое, что частенько воспитательница вынуждена была сама вести меня домой, чтоб не сидеть со мной в детсаду допоздна. Потом я одна ходила в школу, меня никто не провожал и не встречал, но тогда еще это было допустимо. Тогда детям можно было спокойно играть во дворах, и за них никто не опасался. Одна моя подружка начала заниматься балетом, и я тоже захотела. Мне пришлось попросить ее маму, чтобы меня тоже записали туда, и стала ходить вместе с ними в балетную школу. Кстати, первое упоминание обо мне в СМИ, а это была газета «Вечерняя Москва», звучало примерно так: «Состоялась на телевидении премьера балета «Бременские музыканты», в роли принцессы озорная первоклассница Женя Добровольская».

– Неплохое начало!

– Да, неплохое. При этом каждый мой успех воспринимался родителями как фига в кармане. Мне кажется, что они думали так: нет, сейчас непременно нужно залечь, потому что она сейчас что-то выкинет… И стоило мне оступиться, что-то не то сыграть или неудачно выйти замуж, как они облегченно вздыхали: «Вооот! А мы тебе говорили!» Поэтому я до сих пор себя чувствую так, что должна перед ними в чем-то оправдываться. Хотя это уже давным-давно на самом деле не нужно…

– Родственники следят за вашим творчеством?

– Кажется, нет. Коля так вообще говорит, что не любит актрису Добровольскую. Он изредка бывает на спектаклях, а кино со мной вообще не любит и не смотрит, потому что говорит, что в жизни я совершенно другая.

– Что для вас важнее – семья или сцена?

– Не надо меня об этом спрашивать. У меня особая профессия… Когда я захожу в театр, я стараюсь забыть о семье, даже телефон отключаю. Потому что никуда отсюда не денешься. Да, дома дети. А тут тысячи зрителей. Помню, как одной нашей актрисе, когда она шла играть спектакль «Вишневый сад», позвонили и сказали, что ее дочку сбила машина у телеграфа. Она кричала в фойе… и играла спектакль.

– А у вас были на съемках такие случаи, когда надо что-то сделать, а у вас не получается? Ну, например, засмеяться натурально или заплакать?

– Не было такого, всегда все получалось. Причем насчет слез мне частенько приходилось спорить с режиссерами. Ведь не всегда слезы показатель чего-то такого, иногда лучше, когда слезы только стоят в глазах и еще не вылились никуда.

– Прислушиваются ли режиссеры к мнению актрисы?

– К моему – да. Хотя иногда трудно бывает уговорить мужчину-режиссера переключить внимание на кого-то другого кроме себя любимого.

– Вы считаете мужчин настолько упертыми существами?

– Нет, с ними можно, конечно, иногда о чем-то договориться, но только очень много сил приходится на это тратить.

– Ефремов говорит, что вы вспыльчивы, не сдержанны на язык…

– Да уж, в отличие от него, самого сдержанного человека на свете!

– Кажется, его высказывания в ваш адрес вас раздражают. Но ведь он ваш второй муж и отец вашего второго ребенка. Какие-то чувства вас же связывали!

– Сейчас уже и не помню, что это были за чувства. Мы ведь познакомились на сцене, в спектакле «Тень Шварца», где играли главные роли, роли влюбленных. И мы, видимо, подумали, что любим друг друга на самом деле. Так мы и играли, сыграли практически весь мировой репертуар – сыграли Моцарта и Констанцию, сыграли Треплева и Заречную, сыграли Софью и Чацкого, а потом расстались. Кончился репертуар, уже нечего было играть.

– А что для вас значил Ефремов-старший?

– Он меня привел в театр, и все, что со мной происходило, происходило потому, что он меня очень любил. Он был для меня отцом и самым близким человеком на свете. Был дедом для моих детей. В конфликтах с его сыном он был полностью на моей стороне. А еще мы играли с ним вместе в спектакле «Кабала святош». Он играл Мольера, а я – Арманду. Он мне говорил в спектакле такие слова: «Я создам тебя! Ты будешь великой актрисой!» И я так в это верила! Он великий. Реформатор театра, реформатор сцены, совершенно космический человек. Как безусловный лидер, он не мог быть человеком для всех угодным. К нему все относятся по-разному. Но актер он великий. Глядя сегодня на все его работы, думаешь: как он это делал? Он ведь практически ничего не изображал!

– Евгения, с Михаилом Ефремовым как режиссером работалось сложнее?

– Да. Гораздо. Мы ведь не разговаривали почти. На работе не общались толком, домой шли разными путями, дома о театре не говорили. Когда два человека все время вместе – дома, на съемочной площадке, в театре, на гастролях – сохранить какую-то нежность друг к другу невозможно. Я его считала капризным режиссером, он меня – непростой актрисой. У нас летали табуретки, бутылки, пепельницы – все что угодно, не успевали уклоняться. Представляете? Режиссер тебе вместо замечания табуреткой! Хотя и ему прилетало обратно все, что под руку попадет.

– Как же так можно было жить?

– Это я уже сейчас понимаю, что это не метод, что не надо было этого делать, но тогда подводили нервы. Знаете, когда некоторых спрашивают, мол, почему вы расстались, они отвечают, дескать, разные мы были. А мы были похожи и поэтому не ужились. Он все время говорил, что мне еще как минимум два взмаха до него. Он-то всегда впереди парил… В один момент я поняла, что этот брак меня давит, гнетет, что дальше так жить невозможно. Чтобы остаться жить, пришлось резать по живому.

– В смысле?

– Пришлось совершить поступок. В 32 года я начала жизнь заново. Я сказала: «Все!», взяла детей, машину и уехала. После развода у меня не осталось ровным счетом ничего. Мы с детьми ночевали в той самой старой «Ниве». Коля тогда еще ходил в садик и приносил нам со Степаном с полдника хлеб с маслом, который оставался у других детей…

– Евгения, что, правда?

– Да. А что, не верится?

– Готовясь к нашей беседе, я «прошерстила» Интернет. Вы редко даете интервью. Почему?

– Потому. Ненавижу читать интервью артисток и артистов! Такое вранье всегда. Все такие кисочки-лапочки, уси-пуси… И в семье-то у нее все замечательно, и вообще такая она красивая, и самое главное – стра-а-нная…

– А вы считаете, что в артисте не должно быть никакой загадки?

– Почему же, загадка, тайна должна быть. Не все должно быть на продажу.

– Евгения, извините за вопрос, вот вы ни в жизни, ни в работе не делаете макияж. Вам это не нужно?

– Может, и нужно, но я берегу лицо для жизни. Когда ты все время в гриме, постоянно накрашены глаза, это все старит, портит. Моя мама никогда не красилась, и она очень красивая и сейчас. Бессмысленно идти куда-то на два часа и краситься, когда можно побыть естественной.

– Но сейчас век гламура! Все не только тщательно следят за собой, посещая салоны красоты, но и делают операции, надувают губы, загорают…

– Я не работаю в шоу-бизнесе, я – драматическая артистка. А драматический театр – это нечто другое. Там нет гламурных людей, там никто не надувает себе губы. К гламуру я не имею никакого отношения.

– Телеведущий Андрей Ургант в одной передаче назвал вас королевой Марго российского экрана. Как думаете, почему в свое время эта роль досталась именно вам?

– Не знаю. Вера Сотникова и Оля Дроздова, которые снимались в «Королеве Марго» в других ролях, тоже метили на главную роль, все хотели играть Марго. Когда им сказали, что королеву будет играть Добровольская, они недоумевали, но сказали, мол, понятно, она нам не конкурентка, она же крокодил, а мы вон красавицы. Девочкам делали красивые прически, а на моей голове делали все исторические навороты, которые не каждому пойдут. После этой картины я лишилась волос, потому что два с половиной года мне приходилось в прямом смысле их травить. Мне потом пришлось постричься налысо.

– Ужасно… Читала в одном из ваших интервью, что вам не очень нравился сценарий «Королевы Марго»…

– Да, мне он изначально показался каким-то детским, потому что к тому времени я прочитала много исторической литературы, в том числе «Хроники» Генриха Манна. Потом уже мне объяснили, что это «сериал для детишек», которым 12, 13 и так далее лет.

– А вам чего хотелось? Крови, убийств, насилия и чудовищного разврата?

– Да, хотелось страстей. Параллельно с нашей картиной вышел французский фильм про Марго, вот там все было как раз так, как надо.

– Евгения, раз вы знаете, как надо, и даете дельные советы режиссерам, то, значит, на мой последний вопрос ответите честно: вы хорошая актриса?

– Может быть, и хорошая. А во всем остальном я, наверное, не очень.